Гуру, как достичь твоей ясности духа и бодрости тела?
Почаще смотри на текущую воду, на ясный огонь, на зеленую
траву и красивых женщин.
Гуру, а нельзя ли только на женщин?
Если не будешь смотреть на зеленую траву, на ясный огонь и
на текущую воду, скоро не захочешь смотреть и на женщин.
(Тост из байдарочного фольклора)
В городе они выглядят диковато. В московском метро на них
косятся. Особая их примета - мешки чудовищных размеров, форм
и фасонов. Общее название этих странных субъектов,
облаченных в выцветшие брезентовые хламиды, “байдарочники”.
Рекордисты и пионеры
На самом деле они очень разные. Различать можно по внешним
признакам. Ладные мешки из парашютного шелка, одинакового
размера на особях мужеска и женска пола, к шнуровкам
приторочены хоккейные шлемы, пестрые страховочные тросы и
альпинистские карабины величиной с амбарный замок - это
“спортсмены”. Ходят по круто падающим рекам, чтобы поиграть
с водой, разбивающей в щепу вековые сосны. Идти по одной
реке бок о бок со “спортсменами” невыносимо тоскливо. От
“группы”, по уши задраенной в спасательную сбрую даже на
“ровном месте”, за версту разит лагерем (пусть и детским,
военно-спортивным): “начальник” поднимает по команде,
“старший группы” назначает дежурных по кухне. “Спортсмены”
отличаются сильным корпоративным духом (у них - особые клубы
туристов, раздающие звания, значки и нашивки за “категорию
сложности”) и потому наиболее известны. Однако это не самый
распространенный тип.
Представители другого байдарочного племени, облаченные в
живописную рванину, сгибаются под тяжестью бестолковых
брезентовых упаковок, из которых сыплются железяки
байдарочного каркаса. Рядом пританцовывают барышни с
цветастыми рюкзачками размером с макияжную сумочку.
Непременные атрибуты такой компании - перманентно вопящий
магнитофон и гитара. Или несколько. Отсюда их прозвища - “гитарошлепы”,
или “пионеры” (за страсть палить костры вышиной с
Джомолунгму). Река им, собственно, ни к чему, идут они по
ней шумной кучей, “как по Бродвею”. После первого же
переката часть компании продолжает путешествие бережком,
приставая ко всем встречным с вопросом: “Тут спальник не
проплывал?” “Гитарошлеп” шумен и назойлив, оказаться с ним в
одном вагоне или, упаси Бог, в одном лесу - несчастье.
Оттого кажется, что их много. Но и это впечатление
обманчиво.
Просто мужики
Большинство водяного народа ведет жизнь, далекую от обеих
крайностей. Наиболее употребительное самоназвание - просто
“мужики”. Оно лишь отчасти указывает на социальный низ.
Байдарки - времяпрепровождение довольно экономное. “Баре”,
разумеется, развлекаются иначе. Однако, пристрастившись к
“мокрому делу” в юности, часто не бросают его и люди,
достигшие немалых карьерных высот. (Недавно корреспондент
“Итогов” не преминул отметить, что к нему причастен прежний
председатель КС Владимир Туманов. Штрих, много говорящий
посвященным).
Так что, в отличие от доступного лишь избранным сафари на
геликоптерах, хождение по перекатам должно бы привлекать
миллионы энтузиастов. Чего однако не наблюдается. И это
понятно, если иметь в виду, что смысл и цель хождения лежат
совсем не там, где их обычно ищут. По грибы и на рыбалку
совсем не обязательно таскать на себе трехпудовую
(со всем прикладом) лодку, с которой по мудрым нынешним
узаконениям даже в простой железнодорожный вагон не пускают
- велят сдавать в почтово-багажный. (Что особенно
удобно в три часа утра на каком-нибудь карельском
полустанке, где поезд притормаживает на полторы минуты.
Счастье еще, что способы обходить “суровость законов
российских” всем известны).
Между тем именно хищная килеватая байдарка в отличие от
медузообразных “надувах”, которых несут вода и ветер, дает
дивное ощущение своевольного хода. Той самой “воли”, за
которой мужики шли на Дон, в Сибирь, на Аляску. Есть места и
поближе, от столиц невдалеке, где между человеком, ушедшим
от станции на два часа пешего хода, и миром не стоит никто.
Где на протяжении сотни километров реки не встретишь и следа
“цивилизации”. Иллюзия свободы полная. За нею-то и тянется
байдарочный народец. И потому, подтрунивая над
военизированными спортсменами, мужики идут без
“начальников”, “старших” и “дежурных”. Общественный строй
обычной команды - недурной образчик прямой демократии. Все
решения принимаются с общего согласия, отчего выбор места
для ночлега иногда затягивается до сумерек. “Капитан” тут не
звание, а должность (байдарка управляется только с места
заднего гребца), и вчерашний “капитан” завтра сядет
“матросом”.
Порог
Гармоническое согласие - основа идеальной демократии - вещь
хрупкая, испортить поход может один неподходящий человек.
Состав “пароходства” подбирается годами.
В отличие от спортсменов, для которых порог - снаряд, где
“отрабатывается техника”, для всех прочих он - препятствие,
которое надо просто “пройти”. Никакой особенной сложности в
этом нет, важно только, чтобы рука не дрогнула. У всякого
захватывает дух, когда река с ревом исчезает в десяти метрах
перед носом лодки, а мощный поток, причмокивая и
облизываясь, с бешеной скоростью всасывает утлую посудину в
жерло основного слива. Потом короткий прыжок - и передний
гребец исчезает, накрытый пенной “бочкой”. Связные
воспоминания на этом заканчиваются. Дальше только успевай
поворачиваться.
Потом, когда, страхуя следующего, будешь снизу смотреть, как
в сотне метров выше по течению и неожиданно высоко над
головой уворачивается от камней и пронзает “стояки” новая
пара, с трудом веришь, что сам был на их месте пять минут
назад. Глаза боятся. А потому руки сами делают то, на что
способны, к чему подготовлены прежней жизнью. Принять позу и
надеть маску человек просто не успевает. Малейшая
нерешительность, один неверный взмах весла, порожденная
гордыней (“я лучше знаю”) несогласованность партнеров
кончаются купанием и починкой расплющенного судна.
Казавшаяся такой надежной на спокойной воде, лодка,
приложенная к камням, мгновенно превращается в груду жалкого
лома.
Героизм может принимать формы самые неожиданные. Был случай,
когда человек, идущий “баржой” (один в лодке и потому с
большей частью общественного груза), почувствовав, что не
удержит круто кренящуюся лодку со всеми “пароходскими”
харчами, выпрыгнул из нее, ценой собственного купания вернув
ей нормальное положение. Страхующие в самом низу, не
видавшие случившегося за поворотом, с ужасом наблюдали, как
из порога первым выплыл хорошо знакомый головной убор -
шляпа-котелок варшавской фабрикации 1912 года, затем
совершенно целая байдарка без седока и только потом появился
бредущий берегом самоотверженный владелец котелка.
Запорожье
Пороги - не самоцель. Главное, ради чего, собственно, и
затевалось все предприятие, наступает вечером. День на воде
среди дивных видов, преодоление реальной опасности порождают
такую искреннюю и безграничную готовность к вселенской
любви, какая может разрядиться только вселенским трепом.
Полагающиеся после прохождения “порожные” сто граммов
способствуют его живости. (“Питие”, кстати, носит чисто
ритуальный характер - на всякий день на напасешься.) От
ясного пламени костра бегут последние суетные помыслы.
Разговоры ведутся о высоком и вечном. Собственно, это
“московская кухня” под открытым небом.
В некотором смысле байдарочники - и не путешественники
вовсе. Они, подобно сказочным добродушным и чудаковатым
хоббитам, ужасные домоседы. Более всего на свет они
привязаны к своей норке, да так уж сложилось, что их
истинная родная нора - на реке, и попасть туда удается раза
два в год. Печально возвращаются они в города с задубевшими
ладонями, обгоревшие, закопченные и изъеденные мошкой, но с
душой обновленной и лицами просветленными.
Заряда хватает максимум на полгода. С середин зимы
начинаются разговоры: “Куда двинем”. И так всю жизнь с
небольшими вариациями.
С появлением детей заканчивается “героический период”
хождения по водопадам. Отпрысков приучают к реке обычно лет
с трех, но однажды на болотном волоке довелось встретить
компанию с восьмимесячными младенцами. Для “детских походов”
поначалу выбирают речки потише, потом покруче.
Через несколько лет родители обнаруживают, что им с детьми
тягаться уже не по силам. И дети уходят “своей компанией”.